«Безымянная звезда» Михаила Себастьяна на сцене Русского театра
Нависающий над всем огромный красный диск неизвестного небесного тела. Звездная россыпь в небесной черноте. Девушка, крутящая хула-хуп – возможно, отсылка к Сатурну с его кольцами. И невероятная музыка космоса, уловленные и записанные аппаратурой НАСА реальные звуки, которые доносятся до Земли из Вселенной – но наше ухо не может услышать и распознать их.
Борис Тух
stolitsa@tallinnlv.ee
Кажется, будто такой пролог поведет постановку по редкому в наши дни, но открывающему удивительные возможности пути. К жанру, названия которого такие же зыбкие и ускользающие, как и сами эти произведения. Лирическая драма – как три ранние пьесы Александра Блока - «Балаганчик», «Король на площади» и «Незнакомка». Поэт сам дал им такое жанровое определение, но можно было еще: символистская драма, неоромантическая драма, трагикомедия – да в названии ли суть?
Если я пишу о театральном спектакле, для меня важно сохранить его зримый образ.
И еще хочется видеть в каждой постановке ее потенциал, возможности, которые в ней, может быть, раскрыты не до конца, но они были – и оставили след.
Имея дело с переводным, взятым из другой культуры и введенным в нашу талантливым произведением, часто обнаруживаешь в его культурном коде нечто, сближающее со своим, близким, культурным кодом. Не знаю, случайны совпадения или нет. Для меня в «Безымянной звезде» есть многое, сближающее ее с «Незнакомкой» Блока (не со стихотворением, а с развивавшей его мотивы лирической драмой). Понятия не имею, был ли знаком с драмой Блока писавший под псевдонимом Михаил Себастьян фантастически талантливый румынский еврей Иосиф Гехтер (1907 – 1945; погиб на том фатальном 37-летнем рубеже, на котором уходят из жизни гении). Но перекличка есть! Она – в том, как противопоставлены и переплетены здесь мечта и бескрылая жизненная проза; в двоящемся образе героини, которая (сейчас я о «Незнакомке» Блока) для кого-то звезда, павшая с небес в чуждый ей пошлый мир, а для кого-то: «Шлюха она – пускай и шляется». В списке действующих лиц у Себастьяна она – Неизвестная (почти Незнакомка!), в программке к спектаклю она названа по имени, Мона, хотя сама структура драмы требует, чтобы героиня до определенного срока оставалась Неизвестной.
Герои и фон
После «символистского» пролога спектакль сворачивает на рельсы (раз уж действие происходит на вокзале!) бытовой зарисовки провинциальной жизни сонного и размеренного существования маленького городка, в котором каждый житель занимает отведенную ему нишу и прочно закрепился в ней. В этих нишах уютно сочно обрисованным второстепенным, но необходимым для того, чтобы создать фон, на котором развернется основной сюжет, персонажам: Начальнику вокзала (Александр Окунев), его вечно ворчащему, но послушному подручному Икиму (Александр Домовой), местному негоцианту г-ну Паску (Сергей Черкасов) – последний напоминает чеховского дачного мужа, которому, когда он отправляется в столицу, все знакомые дают поручения. Вообще происходящее на вокзале, очень близко к ранним юморескам Чехова, включая анекдотическую историю с Крестьянином (Евгений Кравец), которому продают билет не туда, куда ему надо, а куда хочет Начальник.
Казалось, кто может дольше отстоять от мира мечты, от того момента, когда звезда отклонится от своего пути, чем жители городка.
Костюмы Начальника вокзала, Мирою и Удри (Илья Болотов) кажутся осыпанными звездной пылью. И если с образами мечтателей, учителей космографии и музыки это согласуется, то каким образом звездная пыль легла на лишенного всякой фантазии, крепко стоящего на ногах Начальника вокзала?
Уцепившись за эту, казалось бы, незначительно торчащую из ткани спектакля ниточку, начинаешь замечать неточности, приблизительности, которых в нем так много. При всей красоте светового решения (Александр Андреюк) и музыки (Александр Жеделев).
Вот г-н Паску вручает Мирою коробку с атласом звездного неба, за который учитель отдал свое двухмесячное жалованье. Правда, сначала, перепутав коробки, отдает учителю белье, купленное для жены Начальника вокзала – комический гэг, которого в пьесе нет, но почему бы не развлечь публику? Тут просчет в другом – когда, наконец, Мирою получает книгу, та оказывается маленьким блокнотом, чуть ли не карманного формата.
Пустяк, говорите? Вовсе нет. Тем более, что абсолютно точной, по моему мнению, была мизансцена, когда Мирою, положив книгу на стол и опершись коленом на табурет, забыв все на свете, заглядывает в нее, надеясь найти там подтверждение своему открытию. Но точность нужна во всем. Изданный в середине XVIII века атлас звездного неба – большой фолиант, для героя он обладает невероятной ценностью, Мирою не может относиться к нему иначе, чем с огромным пиететом; не случайно же позже он не станет оберегать книгу от Моны. Для Мирою в этот момент существуют две звезды, две мечты, внезапно пришедшие к нему: прекрасная женщина и прекрасная книга по астрономии. И в обеих для него заключено быть или не быть. Надежда на вечную любовь и надежда на великое открытие. И то, и другое повернет его жизнь к лучшему, но никому не видимая, вычисленная им звезда в небе все же (хотя он сам не отдает в этом отчета) важнее, чем женщина-звезда. В пьесе Себастьяна есть удивительные глубины – и проходить над ними по поверхности значит обеднять постановку.
В интернете появилась заметка, из которой следовало, будто герои Михаила Маневича и Марики Отса «клоны» Вертинской и Костолевского из телефильма Михаила Козакова. Чушь собачья! Мирою-Маневич напоминает Мирою из телефильма разве что милой недотепистостью. А Мона… С ней сложнее. Когда ее высаживают из поезда, она пытается качать права, ведет себя вызывающе и, простите, вульгарно. Между тем героиня в самом деле не понимает, почему за проезд в поезде нельзя расплатиться фишками из казино.
Мона не может быть вульгарной. Она высокомерна, надменна, в ней есть порода, аристократизм (не столько врожденные, сколько отшлифованные долгими стараниями), она действительно из другого мира, декадентского, вырождающегося, но чертовски эффектного, она и мнит себя звездой, оказавшей окружающим большую любезность тем, что снизошла к ним. С точки зрения здравого смысла, она может казаться совершенной идиоткой, но идиоткой очаровательной. Такова Мона в пьесе, такой была и в телефильме Козакова и в нескольких увиденных мною в разное время спектаклях, в том числе в том, который шел на этой же сцене ровно 50 лет назад, в постановке молодого режиссера Сергея Сатыренко, но я думаю, что Виталий Черменев, который тогда возглавлял театр, приложил тут руку.
Здесь от характера Моны осталось только одно: сиюминутность ее существования, ни «вчера», ни «завтра». Она нежна с Мирою и искренне верит, что может быть счастлива с ним – и столь же искренне понимает, что жизнь с бедным учителем не ее стезя. Появление Грига (Игорь Рогачев) поначалу вызывает в ней сумятицу, но скоро она понимает, что любовник прав. (Мне в образе Грига, по-своему убедительном, не хватало всепонимающей иронии, из которой вытекало чувство превосходства, к тому же он поначалу вел себя с Моной хамовато, чуть ли не как новый русский. И еще, кажется, в нем узнавались черты грубоватого «солдата удачи» Стива Хайдебрехта из блистательной постановки Артема Гареева «Август: графство Осейдж». Кстати, и Марика Отса свою лучшую роль сыграла у Гареева, в «Хоре Харона».)
За попытку – спасибо
Мне кажется, что главная проблема этой постановки – знаковая режиссура. Но я не хочу предъявлять претензии к Дмитрию Косякову, ведь он только выпускал спектакль, придя в него в аварийной ситуации: начинавший работу Глеб Володин оказался несостоятельным. Почему его пригласили не постановку, неясно. Володин в 2016 году поставил здесь моноспектакль «Записки из подполья», но своим успехом постановка была обязана артисту Олегу Рогачеву (1959 – 2016). К сожалению, только в самые последние годы жизни театр сумел открыть колоссальный драматический потенциал Олега, реализовавшийся, наконец, в пушкинском «Пире во время чумы», где он играл Вальсингама, и в Достоевском, где он так исповедально раскрыл трагедию человека, вброшенного в мир, в котором нет ни радости, ни смысла, ни воздуха, Олег вспомнился мне еще и потому, что 23 ноября ему исполнилось бы 64 года – возраст, по нашему времени, даже не старости, а золотой зрелости. Сколько бы он еще мог сделать!
Так вот, Косяков, у которого ранее был только один опыт режиссуры – поставленный в соавторстве с Виктором Марвиным спектакль «Мрожек» – оказался в положении, когда другой человек сделал распределение, когда нужно доводить до ума чужой замысел. На разработку характеров и отношений остается слишком мало времени, возникают лежащие на поверхности решения вроде видео, дающего крупный план Моны и Мирою во время лирической сцены, или финала, когда Мирою остается один под звездным небом.
Если вдуматься, то «Безымянная звезда» – проникнутое грустью (возможно – светлой грустью) размышление о потенциале человека, о заложенных в нем возможностях, которые могли бы раскрыться, да жаль – обстоятельства не таковы.
Себастьян не хотел сказать нам, найдет ли Марин Мирою подтверждение своей гипотезе о неизвестной звезде, талантлива ли симфония, которую пишет маэстро Ралу Удря и будет ли она когда-нибудь исполнена. Важно, что оба верят в себя и свое предназначение. (Одна из самых очаровательных сцен – когда Мирою, Удря и Мона напевают мотив из «симфонии» – здесь столько неподдельной радости жизни!). Автору важно было, что эти двое хотят вырваться из сонного обывательского мирка, встать над ним, дотянуться до звезд. «Суждены нам благие порывы, но свершить ничего не дано»? Да за одни эти порывы следует низко поклониться героям. «Авантюра не удалась – за попытку спасибо!»
Самый трагический образ в спектакле – мадмуазель Куку (Татьяна Космынина), училка, безнадежно влюбленная в Мирою, срывающая ощущение безнадежности на ученицах. В начале второго акта режиссер дает несчастной старой деве Куку – момент истины, пять минут триумфа. В блестящем эстрадном платье она исполняет песню Жанны Агузаровой «Одна звезда на небе голубом». В этот момент Куку выплескивает все, что накопилось на дне души – ведь, сложись ее жизнь иначе, она могла бы стать такой же звездой, как Мона. Но очарование рассеивается.
Театр оставил Мирою одного под звездным небом, финал сделал открытым. А у меня в памяти до сих пор остаются образы того спектакля, полувековой давности. Мирою играл Владимир Сигов, ему тогда было 28 лет, Куку – Тамара Солодникова, обоих уже нет с нами, Мону – красавица Галина Микрюкова. Помню финал. Мона ушла, Мирою понимает, что бесповоротно. Достает простое платье, которое купил для нее, но она его так и не надела. Начинает его складывать. В глазах героя было и воспоминание о чувственной ночи с безымянной звездой, и горечь утраты, и понимание того, что
Пора приниматься за дело,
За старинное дело свое.
Неужели и жизнь отшумела,
Отшумела, как платье твое?
(Александр Блок).
И он начинал листать атлас звездного неба. Уже догадываясь, что подтверждения своему открытию не найдет.
Впрочем, публика с энтузиазмом приняла и финал нынешнего спектакля. Публика у нас очаровательная.